опа!
у меня внезапно перестала дребезжать гитара, которую я нечаянно грохнул об дядечку с пивом в маршрутке.
дядечка укоризненно сказал: девушка, ну как же вы так?
на что я смущенно улыбнулся и сказал "извините, я нечаянно"
и убежал из маршрутки
и потом шел домой и переживал, что она совсем в дзен-быбым превратится, ан нет, выжила и даже зазвучала от соприкосновения с прекрасным дядечкой.

тут должна быть какая-то мораль: то ли, что от соприкосновения с прекрасными дядечками звучат не только гитары - но это какая-то ужасная пошлятина, то ли, что если один случайный удар об что-то выбивает мозг, второй удар об кого-то вставляет его на место...
как-то так, в общем, придумайте сами.

@темы: лисье

---

Ночь взрывается миллионами тоненьких осколков в мозгу; разноцветная канитель крохотных искорок пляшет на паутинке иллюзий, дергая за струны представления мира;
- Да верь ты во что хочешь.
Двери захлопываются, в голове мерзко хихикают два голоса.
- Ты видишь?
- Я вижу.
- И я вижу.
Да что я вижу, если ночь сменяется утром, и еще раз утром, и прозрачные капли росы оседают на холодном лезвии меча, и если все чаще в голове гудит набат: для чего я живу?
Что я вижу, если смеюсь безумно, и зазеркальный двойник хохочет вместе со мной, если мои боги хранят меня на дорогах от взгляда лихого, беда пройдет стороной, зацепив лишь краем подола.
Молчи. Молчи, пока ночь проходит стороной, и тогда возможно, ты сможешь чуть больше пробалансировать на тонкой грани между реальностью и снами, где еще - все еще так тепло и хорошо, и можно смотреть в звездное, холодное, молчаливое, равнодушное небо, или плясать в паутине разноцветных искорок, отпуская себя все дальше и дальше, пока не...
Что?
Я не знаю. Я правда не знаю.

@темы: рассказы

---

24.04.20

Пишет  Сновидение Времени:

Бывает, просыпаешься поутру:
пафосный, хмурый, смотришь с тоской в окно.
Что бы сказал сейчас твой ушедший друг?
Не всё ли равно?
Ты заметил? Они давно сжимают кольцо.
Скоро, должно быть, уйдёшь к ним сам.
У меня в плеере полно мертвецов:
их музыка, их голоса.

Это не страшно, выдохни, оглянись.
Даже забавно, эдакая игра:
мертвые говорят из книжных страниц,
из старых телепрограмм.
Мертвые в каждом доме, в любой толпе,
На улицах, на плакатах, в старых газетах.
Я, например, не знаю, где я теперь,
Когда ты читаешь это.

(с)IIIytnik

холодно и пусто.

@темы: стихи, лисье

---

неожиданно для себя еду на Варкрафт.
и в горный поход сразу по возвращению.
честно говоря, я рад этому.

@темы: лисье, без_дна жизнь

---

решил сходить к более опытной коллеге.
вдруг поможет
а хуже уже не будет)

@темы: без_дна жизнь

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

информативное

я боюсь выходить один на трассу, и ладно бы только я - нет, парни тоже стремаются, видать время такое; мне не нравится это время;
мне с двенадцатого мая достается квартира, моя, на Венике плюс собака, и я думаю, кого я хочу к себе, чтобы не одиноко и небрежно пить какую-то прозрачную жидкость из высоких стаканов; или курить, смеяться и шлепать по столу картами, или еще творить что-нибудь - не важно, главное творить;
В будущий четверг мне надо отчалить стопом в Новомосковск, следовательно мне нужен напарник - сильный напарник, умный напарник, спешно перебираю всех знакомых напарников - либо с силой проблемы, либо с умом, либо они не любят автостоп;
а время поджимает; твою ж налево, и да, я все же еду в горы на маевку, нафиг водный поход, и ролевые игры тоже нафиг;
единственное что я хочу, так это в словеске отыграть коня-менестреля
и все, все, серый дым погасшего костра уносит меня за горизонт(горящий зонт?) где нет никакого мысленного барахла воспоминаний, а только заходящее солнце, и голоса, и звонкий перебор струн.

@темы: лисье, без_дна жизнь

---

Сказки, рассказанные шепотом

ад горизонтом поднимается розовое сияние – это кто-то вдалеке зажег костер, от которого остались угольки; и это их свечение видно над домами – большими, они словно сложены из больших картонных блоков, а еще большие окна – специально для того, чтобы в них было удобно выходить (в доме было семь тысяч дверей, но она всегда выходила в окно)
И еще – это очень важно, постарайся не забыть – в метро тоже живут тролли, они похожи на серые сосиски с лапками – это специальная форма, чтобы бегать наперегонки с поездами метро по тайным секретным тоннелям. На ощупь они похожи на туман, и когда поезд останавливается – это значит, что машинист увидел серую пушистую сосиску с лапками, черными умными глазами и величиной с хорошо откормленного кота.
Как правило, машинисты не привыкли такое видеть. Но иногда оно появляется.

@темы: рассказы

---

Трилогия

Трилогия

Мертвые

Мертвые

Я не смотрю в окно – вот такая она, моя тишина, будто из облаков и камешков высечена, я играю ее у моста, мертвые пришли – послушать, когда тишина оборвется,одно чужое сердце забьется.
Я не открою двери – дом стоит, запертый, мертвые на паперти, просят монетку в ладони, под мостом сидят тролли; им страшно, они придвинулись друг к дружке и дрожат…
В воде мертвый принц, серый, будто камень, пахнет сырой рыбой и мокрыми волосами. Если его поцеловать в щеку, он разговаривает, жаль, только недолго – челюсть отваливается, ее надо искать, лезть за ней в холодную воду, его надо прощать, обещать: мол, скоро буду.
Я еще маленькая – дождь капает по крыше, гром гремит, а мертвые столпились в углах, и близко не подходят к свету. Привет, привет и тебе, тебя я знаю, а тебя медведь в прошлом году разорвал, когда ты еще живой был, теперь у тебя нет головы…ну, почти нет, этот огрызок не в счет. А ты повесилась из-за любви, дура, право слово, ходи теперь с петлей на шее, этим вечным ожерельем, а ты, ты, и ты…
Я смотрю на себя в свете свечи – живая, дышу, ничего не отваливается.
Я играю тишину, мертвые собираются в круг и слушают.
За окном, вдалеке, подвывает оборотень. Бедный, ему тоже страшно, так, как троллям.
Я слезаю со стула, выхожу за порог. Говорю мертвым: подождите здесь, и они остаются сидеть на полу, только кто-то незнакомый подошел к столу и трогает пальцем свечу. Свеча шипит. По дому расходится неприятный запах.
- Кыш, - говорю строго, и он отходит, скребя пальцами по столу. – Не перекиньте свечу.
И выхожу из дома.
Там еще хуже, чем казалось из окна; но сейчас надо пройти прямо и направо, а потом не пропустить поворот внутрь_и_наружу, он очень хитрый, этот поворот, постоянно прячется, а с неба льется вода, по небу пробегают белые молнии, и ветер, холодный и очень сырой, лезет под куртку.
Оборотень был там, где я и ожидала. Мокрый до последней шерстинки, прятался в развалинах дома, изредка поднимая голову и подвывая.
- Тихо, хороший, тихо.
Я подходила к нему аккуратно, разговаривая, как разговаривают с больными или маленькими детьми, и он подобрался, заскулив, и уткнулся холодным носом в колени.
Я погладила его, и он успокоился, перестал дрожать и улегся кольцом. Я почесала нос и облокотилась на него. Так, по крайней мере, теплее.

Больше не осталось людей. Здесь, по крайней мере. Если пройти еще один поворот, там будут, но не здесь. Здесь только мертвые и нечисть, и они боятся мертвых, так боятся, что не подходят близко, когда я играю, и мертвецы собираются вокруг.
А мне так нравится играть тишину, и еще мне нравится сидеть в развалинах, чувствуя спиной ровное дыхание оборотня.

Живые

Живые

.
Живые. Живые - жи-вы-е, живы-е.
А на деле – такие же, как и мертвые. Просто у вас ничего не отваливается. И целовать в щеку вас не надо, и внимания – молчаливого, трепетного, по касательной взрезающего внимания вам не надо. С вами только говорить надо. Как же вы, живые, любите на жизнь жаловаться, это уму непостижимо просто.
Тот бросил, та ушла, эта залетела, этот женился, а ты? И смотрят выжидательно – мол, что скажу?
Да ничего не буду говорить, больно надо. Покиваю сочувственно, - да, бедное, несчастное, двуногое животное. Да, да, все стерпится, слюбится.
И еще вы, живые – те, которые постарше – выпить любите – это всякие жидкости, от которых вы становитесь расслабленными и болтливыми, и еще вы плохо ходите, если выпьете слишком много. И голова наутро болит. Наверное, это затем, чтобы вы поняли, что она у вас есть, вообще-то. Покурить любите – это всякого рода дымные палочки, набитые сухим сеном. Сено называется «табак». Вы утверждаете, что это помогает расслабиться.
Живые, блин. Только и желаний что расслабиться, поговорить и отыметь все, что движется.
Живые делятся на две категории: дети и взрослые. Дети – самая приятная категория. И от возраста ни капельки не зависит.
Впрочем, я будто диссертацию пишу.
А на самом деле, я просто сижу на мостике за старой церковью, и кидаю в воду камешки. Суеверные старухи говорят, что увидеть меня – дурная примета, детям я могу показать места с земляникой – ну, или еще какие-нибудь, по выбору, а молодежь… Молодежь видит меня тогда, когда хочет увидеть. И такой, какой хочет увидеть. Но я всегда знакома, да, ты видела где-то это лицо, да, ты целовал меня под яблонями. Мне только развлечение.
Но чаще всего мне десять лет, я сижу на мосту и кидаю камешки в воду. У меня желтое платьице, и я очень люблю ромашки.
- Подари мне ромашки, пушистый.
И мне отвечает тот, кто видит меня всегда:
- Возьми, красивая.

Нелюди

Нелюди

Я сижу в развалинах дома, оборотень обворачивается клубком вокруг меня, я чешу его за ухом. Каким он будет, когда перекинется, неведомо.
Но они все красивые, желтоглазые, с гортанными голосами, они живут везде и всюду, и так же не любят мертвых, как и все остальные. Не боятся, но не любят. Почему – бог весть. Я не раз приставала с расспросами, но они только смеются – мол, много будешь знать, скоро состаришься. Меня они принимают и девочкой, и женщиной, увиваются, твари вредные – но красивые…
Я встала. Светало, на востоке небо прорезало красным. Скоро взойдет солнце, а мне бы хотелось проведать других, пока мертвые сидят в доме.
- Пошли, хороший мой, - я погладила зверя. - Надо идти.
Волк отбежал за куст и взвыл.
- Перекидываешься, зараза, - беззлобно сказала я. – Жду.
Да, как я и думала, - пепельноволосый, желтоглазый, высокий – такой знакомый. И абсолютно голый.
- Где одежду прикопал? – посмотрела снизу вверх.
- Не взял, - отмахивается. – Думал, не встречу. Но встретил, - и смотрит, смотрит так, что я слегка краснею, а потом мгновенно расту – и платьице болтается на мне, порванное, едва прикрывая грудь.
- Встретились, - я понимающе усмехаюсь, мне сейчас можно дать от шестнадцати до двадцати, и тут уже теряется и краснеет собеседник. – Пойдем, я хотела навестить троллей и русалок, раз уж выбралась.
И мы идем босиком по мокрой траве, и где-то вдалеке посвистывает какая-то птица, и воздух пахнет озоном – как всегда после дождя.
Первый мост – я заглядываю под него, оборотень терпеливо ждет рядом. На мое счастье, они там, почти полным составом – как всегда, большеносые, ужасно шумные и хвостатые, и я сразу же узнаю, что они ждали меня еще на прошлой неделе, но ничего страшного, пирог еще остался; и я ем пирог и перемазываюсь вареньем – оборотень аккуратно ест свой кусок и насмешливо поглядывает на меня; что лепрекон из большой долины спрятал еще один горшочек с золотом где-то рядом, возле них, и они старательно его ищут – но пока что успели найти только злого гнома, который украл у них банку с вареньем и заперся в норе. Что карлики заключили союз с лесным народцем и теперь постоянно гремят свадьбы; что русалки совсем достали – сколько можно любиться по ночам, да еще и не стыдясь этого; что где-то на юге видели единорога; что виттры успели проснуться от сезонной спячки, и надо быть повнимательней – я усмехаюсь, меня не трогают даже виттры – со мной лучше дружить, чем наоборот; что Сеидхе вроде бы начали потихоньку шастать к людям; и что домовые шалят, и еще много всяких «и что», так, что я успеваю посочувствовать спутнику, на которого вылился такой же ливень информации.
- А русалок где можно найти? – спрашиваю
Старшая из троллих понимающе усмехается – только слепоглухонемой не знает о приверженности русалок к однополой любви, а уж о моей связи с Тиль, так и вовсе.
- В Лазурном они, резвятся.
Я прощаюсь и мы уходим.
Возле озера я присаживаюсь на корточки, касаюсь воды ладонью.
- Тилли-Тай, здравствуй, - шепчу.
В ответ меня окатывает волной с головой, слышится жемчужный звон-плеск – русалочий смех.
- Радуйся, красивая, - выныривает Тиль. Белая кожа, рыжие волосы, смеющиеся серые глаза – красота, да и только.
Привлекаю ее к себе, целую в губы. Хорошая моя. Соленая-сладкая, любимая, желанная…
- Я тебе принесла цветок, - говорю.
Нет у меня, конечно, никакого цветка, но это фраза-пароль, с самого первого дня, и к тому же, зачем мне могущество, позволяющее утешать мертвых и играть тишину, казаться невидимой и тасовать свой возраст как колоду карт, если я не могу создать для любимого существа один-единственный цветок?
Завожу руку за спину, представляю цветок – еще живой, с капельками росы – и протягиваю ей.
- Аленький, - смеется она, - спасибо, родная.
- Чудищу не отдам, - говорю я, и мы обе смеемся – все помнят анекдот про девушку и долгий путь. Оборотень – и тот едва сдерживает фырк, несмотря на то, что приуныл, увидев меня с русалкой.
Она еще раз целует меня – нежно, в губы - ее пальцы играют с моей грудью, царапают кожу на шее, - говорит:
- Увидимся вечером, мне пора, - и ныряет обратно.
А я остаюсь один на один с оборотнем.
И просто не могу удержаться от того, чтобы завести его в лес, чтобы промолчать на вопрос «Куда мы идем»?, чтобы, попрощавшись, куснуть за шею.
И от того, чтобы повалить на все еще покрытую росой траву, отвечая на поцелуй.
И – от того, чтобы услышать из чужих губ, впервые за последний год свое имя.
Он единственный его помнит.
Он единственный знает, кто я.
Мне кажется, это веская причина для того, чтобы быть вместе, хотя бы редкими встречами с перспективой на подольше.
Ведь мы никогда – слышишь, никогда не умрем.
Я обещаю.

@темы: рассказы

---

снилось всякое.
опять снились прекрасные девы в странных ситуациях; еще снилось что мы с близнецом (А.) дрались на ножах и получили одинаковые отметины, чуть выше правой груди; и у меня она разлезлась на пол-тушки и в нее проваливались всякие шмотки, окрашиваясь кровью;
и еще я поехал на какой-то карнавал, на него можно было пройти через пещеру; а там было море и много прекрасных нелюдей

@темы: сны

---

Хочется писать и писать, а надо бы заткнуться и запереть эти все рассказы, строчки и прочую мудотень в каком-нибудь из запасных отделений головы; чтоб было не так жалко (жадно?) если вдруг случится какой-нибудь очередной пожар, и опять все сгорит ласковым огнем, корчась черными лепестками.
а оно все просится наружу, выкарабкивается, уцепившись коготками, уперевшись локтями и коленями - примерно как я сама, когда понимаю, что здесь уже, наверное, ничего не получится - сражаться за это лениво, убивать за это плохо, и вдобавок влияет на карму - такая вот сотня отговорок, но хоть немного попробовать все же нужно - вот и словеса эти так же.
и надо не думать, не думать, не думать - что когда-то (давным-давно, в одной из прошлых жизней) подруга-психолог, выслушав мой спутанный рассказ (тогда мы обе что-то говорили, делясь жизненными мудростями и правдами_на_этот_день) про то, как я сбрасывала напряжение, и лишнюю агрессию, сказала - ты знаешь, это немного ненормально, ты пиши лучше.
Я пишу.
А один хороший относительно людь сказал, что ему страшно за меня, когда я пишу, отталкиваясь от образа маленькой девочки; когда смешение наивности маленькой девочки и циничности опытного убийцы достигает своего предела и выливается вовне.
так и хочется дописать - развращая неокрепшие умы моих читателей - но это будет неправда, он такого не говорил.
но вообще, он правильно это сказал.
Потому что мне снится один и тот же сон - будто я кораблик, плывущий в мутном потоке в дренажную водосточную систему. Не надо искать здесь аналогий и ассоциаций. Не надо говорить мне, что ДВС все равно канализация. Честное слово, я и так это знаю.
Потому что меня кидает между состояниями свободного хиппующего шамана, и девочки, которая знает, что у нее под кроватью и в шкафу сидят чудовища. Она знает их по именам, окрасу шерсти и способна показать их любому Фоме неверующему.
Нет, мне с ними не страшно. Им страшно со мной. А шаману все до лампочки. Да, до той самой, которую постоянно выкручивает какой-то мудак.
Есть еще третье состояние, непрекращающегося счастья. Но его я не видела уже давно, и это замечательно, потому что только в двух промежуточных я способна что-то написать.
И да, на всякий случай: у меня все хорошо.
Даже если кажется обратное, все хорошо, потому что...
Оставьте мне право на иллюзии.

@темы: без_дна жизнь

---

Это рассказ, который мне чертовски нравится.

я его советую. В нем много букв, бреда, иллюзий и человеческого, но я все равно его советую.
мне кажется, он немного перекликается с записью выше, но это мелочи.

рассказ

Аглая Дюрсо Девочка с персиком

Здравствуйте, Доктор.
Вы, конечно, меня не помните. Но чтобы не ранить Вас этой бестактностью, сразу скажу: Вы знали меня как Крошку Мю. Когда-то в детстве Вы читали скандинавскую сказку про зверушек, и там была эта Крошка Мю. Она была до того невыносимой, что ее просто хотелось прибить. Но поскольку она была чрезвычайно мала, ее можно было в любой момент утопить даже в заварочном чайнике.
Если бы Вы помнили все мои подлости, Вы бы рвали все мои письма не читая.
Доктор, я хочу Вас утешить. Мы тоже многого не помним. Например, мы не помним, ради чего мы все это затеяли и чего добивались.
То есть сначала мы хотели быть беспечными, бесполезными и бесстрашными. И были таковыми. Потому что мы были уверены, что не будем одиноки и никогда не опаскудимся, чтобы пожениться.
Я говорю о нас с Персиком и об одном иллюзионисте, Доктор. Вы, естественно, не в счет, потому что вы никогда не питали иллюзий относительно одиночества.
Мы не боялись быть счастливыми, потому что ничего не знали о крестике на ладони, под средним пальцем. Об этом крестике нам сказал иллюзионист, но это было намного позже.
Доктор!
Это было задолго до иллюзиониста. Это было пятнадцать лет назад.
Мы жили в доме на Маяковке, на третьем этаже. Это была квартира великого мецената и покровителя искусств Морозова. Там были обои из тисненой свиной кожи, потолки с деревянной резьбой и ванна на львиных лапах. Это все было аутентичное, морозовское. А потому щербатое и кое-где зацементированное и заткнутое газетами.
В двери в ванную было окошко. Оно было в виде бабочки, но однажды я проткнула его рукой.
Телефон мы провели из парикмахерской на первом этаже. Воду грела колонка, но она была старая, вдобавок ко всему многие забывали сначала включить воду, а потом прибавить газ. Из-за этого колонка часто выходила из строя, а однажды, когда Персик решил потушить пальто в ванной и опять забыл перекрыть газ, колонка затряслась, напоенная паром, и чуть было не снесла башку Панку отлетевшей передней панелью. С тех пор Панк грел воду только в кастрюльке, а Персик мылся в тазике.
Отопление нам изредка отрубали работники ДЭЗа, но мы платили им пятьдесят рублей, и они опять что-то к чему-то приваривали.
У меня была комната с эркером и антресолями над дверью. На антресоли я перебралась спать после того, как меня испугала девушка Анна. Они расталкивала меня несколько раз по ночам, чтобы рассказать свои сны. Снилась ей всякая дрянь, я бы такое даже не стала смотреть.
Анна жила через комнату, в соседях у меня была возлюбленная пара, и все остальные жаловались, что страшно спать, потому что по ночам кто-то воет.
Это называлось сквот. Потому что прав и обязанностей жить в этой квартире никто не имел. Мы там жили исключительно из любви к искусству жить.
Никто точно не скажет Вам, Доктор, сколько нас было. Поэтому ротация была, как в метро в час пик. Мы не успевали мыть чашки, и многие пили чай из грязных, отрывая их от стола. Но потом уходили домой по-человечески поесть и вымыться и больше не возвращались.
Девушка Анна жила точно. Она занималась изучением сновидений. Она даже ездила в Дюссельдорф на конференции по люсидным снам.
Еще жил музыкант, у него вся комната была завалена примочками и стоял усилитель «Маршалл». Это было самым неприятным. Потому что музыкант дико фальшивил, а «Маршалл» все это простодушно усиливал до невыносимости. Но в остальном музыкант был милым человеком и притом очень хозяйственным. Он варил нам суп из сырков «Лето».
Еще жили два буддиста. Он на Арбате стучал в барабан, она свято верила в реинкарнацию, чтобы понравиться ему. Она его убедила, что в прошлой жизни он был ее сыном. Она его даже мыться одного не отпускала.
Панк работал в экспериментальном театре. Они там пели внутренними голосами, чтобы передавать эманации через пол – через пятки – прямо в душу к зрителям.
Еще с нами жил один заморыш хиппенок. Вообще-то он был сыном известного япониста, но сбежал из дома от невесты, привезенной ему отцом из командировки.
Эта невеста написала ему поутру танку:
Луна в зените.
Маленький краб взбежал по ноге.
Я теперь не одна.
Заморыш хиппи страшно негодовал, потрясая листком. Кричал, что он, конечно, некрупная особь, но так оскорблять себя не позволит.
Были еще два приличных человека, но они свалили через неделю, прихватив мой марокканский чайник, а также содрав весь уникальный паркет в гостиной, где они ночевали.
А еще с нами жил один человек, которого все принимали за иностранца. Потому что он ничего не понимал. Он не понимал, как надо соединять провода, чтобы загорелся свет. Он не понимал, как подключаться к телефону парикмахерской, он не знал, как пользоваться горячей водой.
Кроме того, он всегда улыбался, что бы ему ни говорили. Он улыбался, даже когда его чуть не отп…дили за разгром газовой колонки.
Он улыбался, кивал и удалялся в людскую. Потому что он жил в людской. Это комната, которая выходила дверью на кухню, а окном в коридор.
В людской он рисовал балерин. Это были самые страшные балерины в мире. Если бы мы тогда не упивались искусством жить и собственной бесполезностью, мы бы запатентовали мультик покруче «Хэппи три френдз».
Этот человек увешал страшными балеринами все стены в людской, поэтому заходить туда и п…дить его при таком скоплении чудовищ никто не решался.
Вообще-то никакой он был не иностранец.
Это был Персик.
Он был художником. И в комнате у него были не только балерины, под кроватью он прятал портрет. Он доставал его только тогда, когда приходила я. И это естественно, Доктор. Потому что это был мой портрет. Персик его доставал, сажал меня в кресло и тайно дорисовывал.
Дело в том, что Персик владел давно утраченным искусством семислойной живописи. Это искусство уже забыли к времени голландцев, им владел только Леонардо. Но Леонардо умер, а Персик был жив, поэтому он хотел передать секрет, пока не поздно. И он передавал его мне.
Я сначала сопротивлялась. Потому что я тогда еще продолжала хотеть быть бесполезной и беспечной. Но Персик сказал, что семислойка теперь на фиг никому не нужна. И я согласилась.
Я, конечно, могла бы безбоязненно передать секрет Вам, Доктор (ведь Вы все равно забудете), но это очень долго. У меня нет настроения тратить на Вас сегодня так много времени. Вся штука, Доктор, в том, что семислойка долговечна. И лица, Доктор, на таких картинах светятся изнутри. И никогда не стареют – не покрываются морщинами кракелюров.
Я приходила в людскую со своей клеткой. В клетке у меня жила синяя лампочка для ингаляций. Я всегда хотела иметь кого-то, но у меня была аллергия на шерсть всех животных и перья птиц, поэтому я завела себе лампочку. Я всегда носила лампочку с собой, чтобы не быть одинокой.
Я настояла, чтобы Персик написал ее на заднем плане.
Картина называлась «Девочка с Персиком».
На картине, выполненной в технике семислойной живописи, сидела Крошка Мю, которая исполняла в технике семислойной живописи портрет Персика. Эта картина была галереей бесконечных зеркальных повторений Крошки Мю и Персика. Кроме того, она была апофеозом битвы с одиночеством.
Так что уточняю, Доктор: Персик был гениальным художником. Но у него на ладони тоже был крестик, а это практически то же самое, что быть одним из хэппи три френдз.
Возможно, именно это нас и объединило, но мы об этом не догадывались. Мы думали, что нас объединяют беспечность, бесполезность, страх одиночества и амбиции. (Я вам как-то говорила, Доктор, что Персик хотел стать великим художником. А я хотела проходить сквозь стекло.)
Меня парило, Доктор, что нельзя прижаться ближе, чем кожа. Мне казалось, что, если я научусь просачиваться сквозь стекло, все изменится и одиночество будет побеждено.
Видите ли, Доктор, у нас были все основания биться с одиночеством. Потому что, пока мы тайно отсиживались в каморке при кухне, в квартире шла сепарационная война. Буддисты замотали свой холодильник цепью с замком. Потому что им казалось, будто кто-то надкусывает у них творожные сырки. Хиппенка, сына япониста, выгнали, потому что он курил траву, а это могло навлечь гнев милиции. Панк высказался в том духе, что нам хиппенок дороже милиции, но за это Панку запретили петь через пол, потому что его эманации не давали Анне спать и видеть люсидные сны.
Музыкант орал через свой усилитель в одиночку, потому что он назначил себя начальником. Ведь он варил нам супы из сырка «Лето» и договаривался с ДЭЗом.
Он запретил нам водить людей с улицы, нарушать внутренний распорядок и портить имущество.
Так мы прожили еще полгода.
Мы с Персиком, если не писали «Девочку с Персиком», уходили из сквота. Мы обошли весь город пешком, потому что Персик боялся спускаться в метро, он там задыхался. А по улице он очень бодро ходил. Он ходил в галереи – пристраивать своих балерин. А я ждала его на улице. Я, пока ждала, тренировалась проходить сквозь телефонные будки. Мы возвращались поздно, из своей двери высовывались буддисты, они говорили, что в доме опять воняет растворителем и они будут жаловаться музыканту.
Однажды ночью мы украли сырок из их холодильника. Мы украли его из принципа. Потому что мне ненавистны непроходимые преграды. Кроме того, у Персика был гастрит. Он жевал старый сырок, похожий на кусок мела, и говорил, что победил военный коммунизм и распределяловку по полезности.
А потом Персик закончил «Девочку с Персиком». А я – свою часть диптиха, «Персика с Девочкой», соответственно.
Персик нарисовал десять чудовищных балерин на одной картине. У всех балерин были безобразные лица обитателей сквота. Но самое безобразное лицо было у ангела, который над балеринами парил. Эта картина называлась «Мертвый ангел-хранитель». Это был приговор попытке жить беспечно, бесполезно и быть счастливыми.
Пока Персик рисовал эту картину, я прошла через стеклянную дверь на балкон (неудачно) и через дверцу шкафа в комнате буддистов (неудачно).
Персик вывесил картину ночью на кухне.
Это был конец.
Потому что никто не хочет признаваться, что он бездарен в искусстве жить.
Как я уже говорила Вам, Доктор, именно в то утро я проткнула рукой стекло в аутентичном окне в ванную. К сожалению, именно в это утро черти принесли девушку Анну из Дюссельдорфа, она выскочила из своей комнаты, еще не распакованная с дальней дороги, и довольно хамски поинтересовалась, зачем я это сделала. Я ей сказала, что мне приснился сон, КАК именно проходить сквозь стекло. И это была чистая правда. Девушка Анна окончательно вышла из себя, и я ее понимаю. Нет ничего оскорбительнее для человека, который изучает сны, как узнать, что другим тоже снятся сны. Тем более что единственный сон Анны, который можно было принять всерьез, был про то, как к нам вваливается ее отец, крупный чиновник из Подмосковья. Этот сон был вещим, потому что ее отец действительно приехал через два дня и увез Анну со скандалом.
Но в тот раз она завелась не по-детски. Персик улыбался.
Анна собрала на кухне всех выживших обитателей. Нам припомнили все, включая сырок и весь стеклянный бой. Персик кивал и улыбался как мудак.
Музыкант сказал, что они практически построили идеальное общество. Но поскольку это общество демократическое, то нам дается последнее слово.
Персик с дебильной улыбкой эльфа сказал:
– Я считаю, что каждый имеет право жить в утопии…
Теперь уже музыкант удовлетворенно кивнул и улыбнулся (он, наверное, представил себя Сен-Симоном).
Персик кивнул ему в ответ и продолжил:
– …нельзя запрещать Крошке Мю проходить через стекла.
(Идиот. Ведь нам некуда идти!)
Нам действительно было некуда идти. Мы пошли на Патриаршие и разместились на скамейке со всеми своими пожитками. У меня на коленях была клетка.
Я сказала:
– Персик, я умею жарить картошку. Я могу быть тебе полезной. Давай поженимся.
Он сказал:
– Нет.
Он заставил меня выпустить синюю лампочку в пруд. Потому что одиночество (сказал Персик) – это не приговор и тюрьма. Одиночество – это свобода. И надо этому учиться.
Куда он тогда пошел, я знаю, Доктор. Но тогда не знала.
Я смотрела ему вслед и плакала от восхищения. Потому что он владел искусством жить, оставался бесполезным и знал, что никогда не опаскудится, чтобы жениться.
Он еще обернулся и посоветовал мне попробовать проходить не через витрины, а через зеркала. Потому что надо стремиться не к другим, а к себе.
У него была действительно улыбка эльфа, Доктор.
Но он мне врал.
Через неделю он уехал к Тому. Потому что Том был ценителем прекрасного и жил в стране, где из искусства еще умудряются извлечь пользу.
Том купил всех балерин Персика и позвал его в Лондон (я об этом ничего не знала, Доктор). Потому что Персик и сам был прекрасен, как я Вам неоднократно сообщала, Доктор. Но Вы забыли.
Теперь Вы понимаете, Доктор, почему я Вам пишу? Из вредности. Я же Крошка Мю, как я Вам уже сообщала.
Я хочу Вам все напомнить, как бы Вы ни были забывчивы. Потому что сама мечтала все забыть. А не получается.
Мне было некуда деваться, Доктор.
Я превратила бесполезное искусство жить в бизнес, потому что я не умела делать ничего полезного.
Я ставила балет на площади в Милане. Я проводила показы прет-а-порте из скотча, пакетов для мусора и пенопласта. Я устраивала салюты под окнами дома для инвалидов в Ростове-на-Дону. Я построила четырехметровый за́мок из коробок от телевизоров и облицевала его пасхальными яйцами. В доме одного нувориша из Новопеределкина я сделала витражи из расписанных лаком для ногтей пивных бутылок. Я научилась танцевать на катушке от строительного кабеля. Я раскрашивала золотом пластмассовые муляжи сердец и мозгов из магазина учебных пособий и выгодно продала их одному берлинскому сумасброду, с которым мы трахались на площади у Бранденбургских ворот. И я бы трахалась с ним всю жизнь, если бы он не вздумал меня фотографировать. Потому что я терпеть не могу, когда из моего ноу-хау бесполезности извлекает пользу кто-то другой.
Этот человек считал меня сумасшедшей и страшно боялся.
Другой человек считал меня авантюристкой.
Еще один человек сказал, что я спекулирую на чужих невоплощенных желаниях быть расп…дяями.
Еще кто-то сказал, что я – памятник дилетантизму.
Один человек сказал, что он видел, как я летаю.
Но никто не сказал, что я умею проходить сквозь зеркала.
Потому что я этого не умею.
У меня не получилось выйти из стеклянного лифта.
Я не смогла пройти сквозь стеклянную дверь на балконе в Панама-Сити. И все очень смеялись над моей неуклюжестью, потому что подумали, что я подумала, что дверь открыта.
Я врезалась в витрину магазина «Прентан». И менеджер прикладывал мне лед ко лбу и причитал: «Ах, мадам, какое недоразумение, что реле не сработало».
Заметьте, Доктор, меня в первый раз назвали «мадам». Что тоже грустно.
Но дальше будет еще грустнее. Я сама не люблю писать эту часть письма. Но напишу. Из вредности.
Однажды мне позвонила девушка Анна.
Она сказала, что была на симпозиуме психоаналитиков в Лондоне и видела там Персика.
Он прекрасно продается, они с Томом отжигают, хотя Том полысел, но все равно они первые в гей-тусовке. Она сказала, что Персик передавал мне привет и спрашивал, как там зеркала. Наверное, шутил (добавила Анна).
Как там зеркала? Как там зеркала?
Я представила, как Персик шутит, и мне от этого стало тошно.
Я подошла к зеркалу (решительно, мне Персик, когда еще не шутил, говорил, что моя беда в нерешительности). Решительно.
И я там увидела несколько седых волос. И несколько морщин вокруг глаз.
И расхотела проходить. Потому что мне не понравилось это зазеркалье.
Оно было лишено совершенства и не спасало меня от одиночества.
Я решила оставить хотя бы половину морщин и седых волос по ту сторону стекла.
Я стала каждый вечер ходить в цирк. Это был маленький цирк на Юго-Западе, и там было не стыдно плакать. Я сидела и плакала от зависти.
Там прятали платочки в пустой руке. Там исчезали в шкафах. Там угадывали карту в кармане. Там глотали лезвия и огонь. Иллюзионист был очень обаятельный.
Через месяц он выдернул меня из зала на арену, развернул мою ладонь и спросил:
– Хотите, я проткну вас насквозь иголкой?
– Нет, – сказала я. – Отпилите мне лучше голову.
– Все русские женщины так склонны к жертвам, – нашелся иллюзионист.
– Да, – сказала я (на самом деле я просто считала самым оптимальным хранить голову с рефлексиями и страхом одиночества отдельно, в морозильнике).
Ночью иллюзионист признался, что увидел на моей ладони крестик. Он сказал, что у меня была бы рука гения, если бы не этот крестик. Это крестик лузеров. Такие люди в последний момент наступают на шнурок и разбивают башку, поднимаясь на сцену за «Оскаром».
Иллюзионист сказал, что уже тогда решил, что меня не отпустит.
Меня это в принципе устраивало. Потому что у иллюзиониста был вентилятор, через который он умел проходить.
Иллюзиониста это тоже устраивало. Потому что у него на ладони был крестик.
У него, Доктор, был один серьезный недостаток. Он знал, из чего состоит чудо. Он знал, куда девается платочек. Он знал, как Копперфилд выбирается из водопада, а Гудини – из цепей. Он знал, почему из икон текут слезы, знал, чем закончатся детективы. Он знал прогноз погоды на завтра. И еще он знал, что просочиться сквозь стекло невозможно.
Он все это знал доподлинно и очень от этого страдал.
Еще, Доктор, он знал, что каждый человек изначально одинок.
Он говорил мне об этом каждый день на протяжении четырех лет.
И когда эти четыре года закончились, он сказал, что не надо строить иллюзий. И лучше принять все как есть. То есть одиночество. Хотя он очень от этого страдает.
Я подозреваю, он просто боялся, что я пройду сквозь стекло и разрушу его стройную концепцию мира.
А я, Доктор, к этому времени научилась исчезать в коробке, выходить из шкафа и доставать монеты из пустого стакана.
То есть от меня была несомненная польза.
Но иллюзионист сказал, что люди не умеют меняться. И не надо пытаться быть полезной.
Хотя он очень сожалеет.
Он так сказал, Доктор, и пошел спать.
Я посидела полчаса, причитая: «Он же обещал, он же обещал!» (хотя он ничего не обещал). Причитая: «Он лишает меня тепла!» (хотя он был холодным, как брикет свежемороженной трески), причитая: «Он разбил иллюзии» (хотя он препарировал их, как патологоанатом).
А потом я утерла сопли, заставила себя прекратить это мерзкое бабство, взяла в руки молоточек для отбивания котлет и разбила все, что билось.
Не билась только ракушка, которую я привезла из Панама-Сити. Я взяла ее с собой.
Потом я нашла в старой книжке телефон Анны и позвонила. Я спросила, как до нее доехать. Она назвала адрес сквота на Маяковке.
Дорогой Доктор. Прошло пятнадцать лет, и это сразу бросилось в глаза.
Квартиру мецената Морозова было не узнать.
Там были белые стены из гипсокартона, эргономичная мебель и термовыключатели.
Анна выкупила эту квартиру и стерла следы лузеров в искусстве жить.
Она сразу сказала мне, что окна небьющиеся.
Я кивнула.
Я спросила ее, не осталось ли каких-то вещей. Например, каких-нибудь картин.
Она ответила, что если я о живописи Персика, то он уже полгода как ее забрал.
Но видно, она не очень-то продается. Потому что Персик раз в месяц стреляет у нее деньги.
Я сказала, что не верю.
Я сказала, что Том непотопляем.
Анна сказала, что Том непотопляем, но при чем здесь Том.
Я дала ей номер иллюзиониста. Потому что он тоже считает, что не надо строить иллюзий.
От нее я узнала адрес Персика.
Доктор! Сейчас я расскажу все коротко, потому что даже таких, как Вы, надо щадить.
Персик жил в сторожке какого-то писателя, в Переделкине. Но сразу становилось ясно, что сторожит писателя он плохо. Потому что у Персика было одутловатое лицо сильно пьющего человека. А пьющие – они небдительные.
И еще он ничего не слышал. Приходилось кричать или показывать жестами. Потому что денег на слуховой аппарат у него не было.
Он немного пожаловался на Тома. Потому что Том бросил его на произвол судьбы. Хотя ничего не предвещало.
Я сказала, что надо учиться быть одиноким. Что одиночество – это не тюрьма, а свобода.
Я хотела не уязвить его, а как-то поддержать. Но я очень вредная, у меня всегда получаются гадости.
Персик сказал, что учился быть свободным. Но он переехал в неблагополучный район. И ему однажды крепко врезали. Он пролежал в больнице, а потом его отправили на родину (бесплатно).
Но он с тех пор ничего не слышит.
Я сказала, что мы купим ему аппарат.
Он сказал: «Не надо». Он сказал, что каждый человек имеет право на иллюзии.
Потом он сказал, что мою часть диптиха он уничтожил. Я кивнула. Потому что на моей части главным все-таки был Персик, рисующий Крошку Мю. И там он был прекрасен, как эльф.
Каждый человек имеет право пребывать в иллюзии, что он не меняется.
Я сказала, что я поеду, но завтра привезу ему денег.
Он сказал: «Не надо».
Он сказал: «Я хочу сделать тебе подарок».
Он принес свою картину «Девочка с Персиком».
Какая прекрасная была эта девочка. Ее глаза были полны решимости!
Мне тоже захотелось ему что-то подарить.
Я порылась в сумке и нашла только ракушку.
Персик прижал ракушку к уху.
Это было кошмарное зрелище. Я сказала: «Мы купим тебе слуховой аппарат».
А он сказал: «Море шумит».
Он стоял и улыбался дебильной улыбкой эльфа.
Я взяла картину и пошла. Потому что у человека нельзя отнять иллюзий. Потому что иллюзии являются единственным двигателем души.
Персик вышел меня проводить, потому что лил дождь, а он выскочил с зонтом (это было очень по-английски).
Больше я в эту сторожку не возвращалась, потому что было не к кому.
Когда я подъезжала к городу, мне позвонил иллюзионист.
Он огорченно сказал, что зря я все перебила. Особенно монитор. Потому что в него влезть я бы все равно не смогла. Потому что он двенадцатидюймовый.
Я приехала к Анне и попросилась в людскую. Она сказала, что там вообще-то хозблок с сушилкой. Я сказала, что сойдет.
Я проработала всю ночь.
Я закрасила лампочку в клетке. Я заклеила фон фольгой, и это было похоже на зеркало. Я вклеила красное сердце, газеты, стразы, перья.
И я закрасила название.
Я дала этой картине другое название, Доктор.
Никто, кроме Вас, Доктор, не знает, что такое подлинное одиночество.
Даже мы по сравнению с Вами – глупые абитуриенты.
Эту картину я могу подарить только Вам. Потому что Вы не помните, как прошла эта жизнь. А я напомню.
Я напомню, как лил дождь, а Персик метался вокруг машины с зонтом, пытаясь прикрыть холст. А мимо проехала «Газель» и уделала нас талым снегом.
Я жестами спросила у Персика: «У меня лицо чистое?»
А он ответил: «Чистое. Все волосы – в говне, а лицо – чистое. Просто удивительно».
И мы смеялись как подорванные.
Как будто у нас не было крестов на ладонях.
Мы беспечные, бесполезные, счастливые, потому что мы не боимся одиночества.
Доктор! Вы можете проснуться завтра утром и не вспомнить меня.
И Персика. Как будто нас у Вас никогда не было.
И ни капли о нас не пожалеть.
Я знаю, на медицинском языке это называется тотальная прогрессирующая амнезия. Мне об этом рассказывал другой доктор.
Но на самом деле это идеальная формула одиночества и пофигизма в одном флаконе.
Потому что каждый день можно начинать заново в абсолютной свободе от вчерашних страхов.
Поэтому забирайте картину.
Она теперь называется «Жизнь не удалась, и х… с ним».
Завтра я опять напишу это письмо и принесу его Вам.
Ждите меня у запасного выхода. Пусть Вас не смущает, что он заперт на замок.
Потому что меня это не останавливает.
Я буду в пачке, куртке и джинсах.
Меня зовут Крошка Мю.
(с)

@темы: (с), рассказы, читать

---

Не любить.

Я сижу в темноте, закрыв глаза одеялом и глажу крыс, бегающих по подвалу. Они маленькие и беззащитные. Вся крыса состоит из меха, костей, хвоста и тонких как иголки зубов. Крысы покусывают мои пальцы - это совсем не больно, если привыкнуть. Я - привык.
Вчера я поднес свое сердце на блюде в пиршественный зал. Я пронес поднос через ряды жующего, пьющего и рыгающего цвета аристократии, чтобы предложить его королеве. Я поставил поднос, звеня бубенцами, улыбнулся. Прыжок, кувырок, сказать глупость, над которой будет смеяться зал. Но смотрел я только на нее.
А она обговаривала политические проблемы. Ей не было дела ни до придворного дурака, ни до его сердца, карминовым пятном расположившемся на подносе. Поняв это, я усмехнулся. И впрямь, глупо вышло. В самый раз для дурака.
Наутро я нашел на подносе цветок и прокрался в ее покои. Один-единственный поцелуй, взгляд - и подвал.
А завтра - виселица. Я ни о чем не жалею. Ведь ей придется смотреть, как меня будут вешать.
Я буду держаться за этот взгляд, как прежде держал свое глупое сердце, уговаривая не любить.

@темы: рассказы

---

Сердце и ниточки

У меня в голове чья-то рука, и чье-то сердце тоже; не исключено, что я купила его на блошином рынке в позапрошлом году, а может быть, украла с фестиваля разноцветных воображаемых пузырьков - так тоже бывает, и во мне нет сочувствия или стыда.
Я только знаю, что когда дни становятся длиннее, а ночи короче, оно начинает биться, все быстрее и быстрее, так что должно остановиться или лопнуть, но рука сжимает четырьмя пальцами (пятый отрублен на память), тремя коготками этот практически бесполезный орган, и оно останавливается, и бьется тихо и ровно, как тикают часы в дальней комнате.
Ночью я выхожу из комнаты, оставляя глаза спать на тумбочке - они ведь так хотят быть закрытыми, им невдомек, что глупое тело опять хочет бегать между тем и этим, настоящим и тем, что скоро придет, по тонкой сумеречной ниточке. Этому меня паук научил; а глаза оставлять я сама догадалась.
Иногда я оставляю вместе с глазами еще и рот, улыбчивый и язвительный. Это нужно, когда спускаешься ниже самого глубокого подвала - улыбку все равно не не видно, слов поддевающих не нужно, но глаза не испугаются, открывшись без тела.
Рот умеет рассказывать сказки и петь колыбельные, и улыбаться, и кривиться, и говорить всякое нужное-не нужное; еще он умеет целовать в лоб, отпуская на свободу.
Последним отпущенным был паук - я не знала, где у него лоб, и пришлось искать с увеличительным стеклом; но он лежал, такой маленький и мохнатый, возле окна, с застывшими лапками, и тогда я поняла, что его краткая ниточка бега между настоящим и скоро приходящим порвалась посередине.
Бывает и так; и я очень стараюсь не грустить, ведь у меня есть духи, шепчущиеся по ночам, и чье-то присутствие за спиной, и те, кто живут ниже самого глубокого подвала - а я есть у них, чтобы не было так больно бегать по ниточкам, которые режут сильнее самого острого лезвия.

@темы: рассказы

---

знаешь,это ветер в лицо, это - лезвия бритв
это перечеркнуть строку, это - башкой об гранит,
это весна, без снов, и смысла тоже особого нету
это - шагнуть за дверь, на дорогу. Не нужно - билета.

Знаешь, это шум в толпе, крики, чужие глаза
на пальце кольцо, на кольце стрекоза
это бессильный смех в пустоту
это "да, родной? Нет, не приду".

это - перебрать сотню лиц и имен, на языке прокатать
это - самое важное сжечь, закопать
то, пути чего уйдут в бесконечность
может и будет зваться - условно вечным.

это - доверчивые глаза, протянутая ладонь,
это плечом к плечу, а внутри огонь
сколько еще амбразур на этом пути?
Ровно столько, сколько смогу
Пройти.

@темы: волчье, стихи, ты, который снишься, без_дна жизнь

---

Слишком много имен
слишком мало меня
доля самости приходит,
анализируя.

доля вечности
доля слабости
на семи кострах
удостойся жалости.

кто кого любил
кто кого имел
одиночество -
твой удел.

Поиски
старой повести
загляни за край
своей совести.

еще одна попытка, закончившаяся ничем.
хочу пытаться? не хочу?
черт с этим.

@темы: убивать, без_дна жизнь

---

убубуэ, я не успеваю на маевку
зато успеваю на Эльбу и водный поход
главное не застрять под Полтавой.

из этого следует что я сделал из своей жизни то, что собирался
у меня все хорошо.

@темы: волчье, без_дна жизнь

---

Радэцки, поздравляю с прошедшим. Тебе)

Через левое плечо, даже думать горячо
о том что еще может случиться
уже куплены билеты и назад дороги нету
есть одна дорога - в лето. Пригодится.
Неба бархатный атлас для тех, кто с нами и для нас
расстелился, перечеркнут пополам чертой рассвета
и заката - едем в лето
это просто - проще уже никак.
шаг за дверь - ликуй и смейся, прочее решим на месте
главное отсюда смыться, главное - там раствориться...
Раз. Творимся так.
огонь в глазах и ветер в лицах, это нам уже не снится
это все сбылось - мы птицы
без указанных границ
Мы обняли весь мир сразу без накатанных указов
о политике поведенья -
мы иначе не умеем.
через правое плечо, даже трогать горячо -
я хочу еще.

@темы: стихи, не_люди

---

ну чо, я вернулся из Запорожья
наведался на два капища, привез с Хортицы колючую веточку - не забыть вытащить из кармана
новый табак,
познакомился с панкушкой
фотки позже - зная меня - через месяц, когда уже все забудут куда я вообще ездил

highway to hell, хуле)

всего один шаг навстречу чудесам/тебе - и больше не надо ничего.

автостопом для меня ездить проще чем поездом. не знаю почему, но это так

@темы: перекресток, без_дна жизнь

---

Ты знаешь, хороший мой, это уже апрель
это ветер навстречу в лобовое стекло
это я обжила уже новую шкуру и
убедила себя - что в общем-то, все равно.

@темы: стихи