Об этом можно молчать навылет, не доходя до слов и точки на это можно ворчать ехидно, и улыбаться "да, честно-точно буду завтра к семи, не позже, раньше навряд ли да, заскочу в магазин, возьму кофе и шоколада" и когда крышу срывает у обоих сразу когда движенье навстречу - экстазом отзывается в висках и где-то под сердцем вверх волной раздеть и раздеться и только тогда в остывающей, пряной, ночной тишине виден просвет на моей войне.
когда с неба пронзительно и безразлично смотрит белый глаз луны, ты теряешь себя. Разумеется, ты прячешься, ты уговариваешь себя - только не сегодня, это может подождать еще немного - три дня, два часа, ну, хотя бы еще одну ночь...но твой зверь не ждет никогда. Не для того он тебе дан, чтобы запирать его под неустойчивыми конструкциями морали и собственными хитросплетениями мыслей. Первый признак - искренность. Всеподавляющая, открытая. Ты можешь, конечно, заранее узнать, забиться в угол - но какой смысл? Все, что тебе остается - принять себя. Принять зверя. И тогда с ласковым, тихим, еле слышным на грани сознания хрустом рухнут последние барьеры, здравый смысл, страхи, комплексы и прочая подсознательная муть. И кожа твоя запахнет рябиновым дымом. Шаги будут быстры. И неслышны. И когда луна взглянет на тебя с неба белым глазом, ты забудешь себя с радостью. Беги, пушистая. Чтобы через три дня опять стать - рассудительной, расчетливой. Не забывай про зверя, что спит внутри. Не лгут - только звери. Им незачем. Тебе тоже.
снилось: я блуждал по болоту с факелами, радостная толпа за воротами, избушка на болоте, пустая, аллигаторы... второй сон начался с того, что мы с Аранрут поехали самолетом во Львов, чтобы вернуться стопом обратно через день, но куда-то не туда влетели, мы выходим из лифта, видим большой круглый зал, в зал постоянно кто-то приезжает, встречаются очень необычные создания, они приближаются к нам, медленно, мы кидаемся в лифт, нажимаем случайную комбинацию кнопок, пространство начинает изменяться мы оказываемся в небольшом зальчике, главная знакомится с нами и знакомит нас с окружающим народом после чего Аранрут уходит осматривать то место, куда мы попали а я активно общаю народ народ похож частично на каменных феечек, частично на троллей из WoWа, частично на людей, народ промышляет охотой на болотных тварей и дрессировкой их же; за пребывание там я успел познакомиться с Джеком (беловолосым) и рыжим кем-то (имя я из сна не принес), который мне рассказал, что дороги здесь путаные верченые, до Киева я вряд ли доеду, даже за два дня и трасса была другая а потом я пошел учиться укрощать болотных тварей они были похожи на помесь хорька с бобром и крокодилом и проснулся
Один шаг навстречу, Каюшка, хотя бы один, перешагнуть через все свои страхи, через все барьеры, и Локи ведает, сколько их еще придется делать, этих шагов, и наступать на себя, потому что страшно, потому что все старое дерьмо - разумеется, все хорошее старое я запер за цепями, замками и крестами в гробике, как упыря какого, потому что оно все еще живое - все оно злобно лезет наружу и гадко шипит. Перешагнуть через чужие страхи, через чужие барьеры - а это можно сделать, только избавившись от собственных.
один шаг в чужое сознание, Каюшка - да, тебе это не нравится, и ты прекрасно сознаешь возможные последствия - но нужно, нужно, слова это одно, действия - совсем другое, я должен быть уверен что хулы не будет.
один шаг внутрь и наружу, в себя - я должен разобраться в себе по косточкам...только после этого меня опять будет трясти, я опять уйду в запой, и дня три меня не будет брать ничего, никакое крепкое алко, и соображать я почти ничего не смогу но надо, именно то, которое must, я должен, должен. Должен до конца все пересмотреть, понять, откуда и из чего торчат ноги, и ноги ли это вообще.
может, он сможет меня вытащить. если захочет, конечно. замкнутый круг. пц.
спасибо это слово обращено к тем, кто спасает девочки в клетчатых рубашках в клубах сигаретного дыма белые клавиши, черные клавиши фортепиано в полумраке черная линия птиц, режущая ржавое небо напополам где мой нож, доктор? я всегда сплю с ножом когда не сплю с близким теплым телом я кладу нож под подушку твари боятся холодного железа когда дни становятся короче, их кожа становится полупрозрачной впрочем, моя тоже наверное, я тоже тварь ближе совместных снов у меня ничего нет доктор, успокойтесь. вы отсюда не выйдете пока я не усну вы можете поговорить вслух о том, как вам страшно и как вас достала маленькая зарплата и неблагодарные пациенты нет же, я не читаю ваши мысли они бегают у вас по лицу маленькими насекомыми доктор, меня нет в списках, вы забыли? я же умер не так давно доктор...тшш, тихо я вам снюсь.
шестьдесят четыре женских умения описаны в камасутре: писать стихи, приручать скворцов, подражать звукам гитары и барабана, окрашивать зубы в черное, жонглировать, украшать слонов и повозки флагами, дрессировать боевых баранов, там еще много есть, я бы, наверное, умер, если бы встретил ту, что умеет их все, что еще? ах да will you still need me, will you still feed me, when I'm sixty-four? (с)
у всех свои покровители божественные есть, у всех: у воров и путников — меркурий со змеиным жезлом, у проституток — фаллоголовый приап, у дагонских колдунов — бледный лис йуругу, у сладострастников — иштар со стрелами, а у писателей нет никого, разве что скучноватый иоанн-богослов и поделом боги не покровительствуют тем, кто с ними разговаривает (с)
читать дальшеесли кошка ведет себя как собака, а женщина — как мужчина, они всегда могут рассчитывать на место в моем доме и — если наоборот правда, дома у меня нет, но ведь будет же, доктор, ведь будет же что значит сходить с ума? это когда ты видишь свое движение, свои движения не так, как видят его — их? — другие ты дервишем кружишься, запрокинув драгоценную голову, соединяя космос с почвой растопыренными руками, а им кажется, что ты топчешься на месте в клеенчатом коридоре и трясешь волосами, ты идешь душистым полиэтиленовым снегом над маленьким Лондоном или запаян трехмачтовым фрегатом в бутылке из арктического льда, а им кажется, что ты застрял в сувенирной лавке, и завыва-а-аешь, и ду-у-уешь, или — ты говоришь, что у тебя будет дом на лиловом холме, усыпанном цветами тамариска, и в саду у тебя будет арка из живых ящериц, стоящих на хвостах, застывших в поцелуе, а они переглядываются это потому, что вы двигаетесь по-разному, хотя четыре дерева держат ваше небо, четыре страны света — источник ветров, и четыре больших кувшина — источник дождя (с)
и еще я помню, как хрупко и ломко звали тамошнего декана — руис соррилья крусате марк, такое имя можно носить за щекой, как леденец (с)
синеглазая зефирная сестра из приемной принесла мне книжку про театр, забытую кем-то из посетителей, то есть это она сказала про театр, а книжка про ангелов вот что я теперь знаю — первый полет ангелов на театре случился в средневековом валансьенне: ангелы создавали крыльями ветер и выдували пламя из золотых ламп, но это еще что, там у них смоковница завяла на глазах, жезл моисея осыпался жасминовыми бутонами, а публику актеры накормили пятью хлебами — тысячу человек! — и двенадцать корзин было унесено с остатками это я к чему — в те времена актерам денег не давали, но за исполнение божественной роли одному парню уплатили шестнадцать пенсов, а другому парню, за райского змея, — четыре, по свидетельству очевидца не думаю, что они больше остальных хлопотали, просто ангелами, как водится, можно пренебречь, а поди не заплати сценаристу и продюсеру (с)
сегодня мне сказали, что вечером придет цирюльник и всех будут стричь, но я не хочу, не буду у меня есть на то четыре причины если я — шумер, то мои волосы подобны дыму, они защищают от злых духов если я — шива, то растрепанные волосы — символ моего отречения если мне, как изиде, скорбящей об озирисе, отрежут белую прядь, то скорбь потеряет силу я же знаю воистину тайну локона, который украшает лоб божественного мальчика, говорит один мертвый из книги мертвых, я тоже знаю, но если я им скажу, они снова станут переглядываться а вот мятежник авессалом, говорит лукавая католичка франка, запутался волосами в ветвях дуба и его убили а вот самсон зато, говорю я ей, к тому же я принадлежу другой конфессии а вот египетские жрецы, говорит франка, они ведь бритые так то жрецы, говорю я, а дети царской крови носили косичку на правой стороне головы, а чтобы огорчить тебя до крайности, скажу, что имя гор означает дитя с густою прядью отстань, далила (с)
когда я давлюсь таблетками, она смотрит мне прямо в лицо, у нее кофейные острые зрачки, а белки как сгущенное молоко, и если она и есть иаве — кошачье лицо из апокрифа иоанна, то ей положено управлять моим огнем и ветром, то есть выключать свет и открывать окно, она же усмехается и оставляет меня в неоновой гудящей мигающей духоте они говорят: истина по сю сторону Пиренеев становится ложью по ту сторону их, нет, это не они, это Паскаль но я-то, я по какую сторону Пиренеев? (с)
— Как в кромешной темноте договариваются глухонемые любовники? — спросил он через какое-то время, — Они не могут подавать друг другу знаков и не видят шевеления губ, они не могут шептаться, все, что им доступно, — это вибрации и влага, запах и осязание, то есть любовь в чистом виде, которая не доступна нам, потому что у нас другие возможности, беспредельные, ослепительные, заглушающие тихо пощелкивающих сверчков словесной беспомощности. Так и с моим дневником — вам скучно было бы его читать, это попытка разговаривать с незнакомыми людьми в темноте, не имея в запасе ничего, кроме учащенного дыхания. (с)
оно великолепно сама идея этого романа и я очень надеюсь, что когда-нибудь меня отпустит моя нетерпеливость, и я смогу прочитать его весь, потратив часа три своей драгоценной жизни, смакуя на органе чтения - мне кажется, он находится где-то в голове - каждую строчку, каждое описание сейчас я читала его по ночам, перед тем, как уйти в другое место, перед тем как заснуть, и естественно, меня терзает смутное чувство недоощущенного удовольствия
еще по средам френдленты: мне кажется, после смерти мы сможем посмотреть на нашу прожитую жизнь, как на дневниковые записи; подумать - вот тут мы ошиблись, а вот здесь конкретно слажали но в любом случае это будем мы, не апостол петр, и это правильно. рано или поздно мы все вспомним отпечатки прожитых жизней, аж обидно будет за такую херню.
да. в детстве(1м классе) я с еще одной девочкой парно загоняла мальчика. наконец мальчик был загнан на возвышение, и тут наступил кризис я прохаживался под возвышением, делал угрожающие жесты, взрыкивал и бил хвостом но мальчика не трогал я не знал, что с ним делать, а отпустить добычу не позволяла жаба за потраченное время подозреваю, что это чувство по поводу разных мальчиков периодически приходит ко мне и я все так же рычу и бью хвостом я не знаю, что с ними делать. Действительно не знаю. За исключением мальчиков второго рода, которых я загоняю в темный угол и начинаю облизывать. в этом случае я знаю, что делать.
просто - отдавая, брать утыкаться холодным носом в горячее плечо прихватывая зубами мягкую кожу доверяться через себя, на износ потом будет больно. наверное. может быть, нет. сильные руки запах. запах везде. любить, закрывая глаза падая в темное, почти черное небо на надрыве на желании быть ближе, чем кожа слов не надо они лишние со стола падает, разбиваясь, чашка осколки..острые..неважно дай...дай себя... шаг навстречу. какая, к черту, темнота люблю тебя.
Через несколько шагов время истечет покроется белым снегом и черной коркой но что делать той, кто чувствует себя иллюзией и бежит марафон с реальностью от того, чье имя звучит, как крик ястреба? Срываться в полет над замерзшей рекой звонко хохотать в раскрытое окно, когда трасса бежит рядом с ней красться по чужим следам в полумраке и курить длинную деревянную трубку, выдыхая горячий крепкий дым кольцами это зовется игрой, моя девочка люди зовут это жизнью и молятся чтобы тот, чьи шаги легки, глаза светлы, а имя - как крик ястреба оставил их они прячутся в уродливых бетонных коробках зажигая свет только даже не думай, моя девочка, что получится загнать себя в привычные рамки ведь больше всего ты хочешь увидеть его следы на снегу возле своей норы и услышать крик ястреба из своих губ.
Прозрачные сны, холодные пальцы, светлые глаза никто не оставил (и не надо) путей назад она неуклонно взрослеет, едва дыша слышит как по крыше тихо шурша сползают листья мыши скребутся в углах тот, кто идет за ней, не отражается в зеркалах тот, кого она ждет, слился с первым в одно лицо может, это рушится память может, это кольцо которое она уронила в снег когда дни были ярче и чище, острее и выше но не для всех.
когда тропы начинают пересекаться и истину не вскроет даже вино, что говорить о более крепком алко она уходит на дно, исчезая от всех ей некуда больше деваться медленный яд убивает ее по частям чувство вины тянет все дальше в пропасть так что нужно вскрыть застарелые раны или вспомнить, что пока что еще не поздно сделать шаг хоть вперед, хоть назад но сейчас, на прокуренной кухне синий дым клубится под лампочкой ей хочется убивать она тянет время курительной палочкой выводит круги ей хочется плакать но она не умеет помоги.
я хочу быть седым волосом на виске пулей, что влетает в смуглую кожу я хочу быть ближе, чем тело рядом пальцами внутрь и наружу моя гавань почти опустела над кораблем кружатся чайки да каркают вороны скоро рубить канаты и на волю отпускать маленький корабль а палуба залита солнцем стоит старый моряк и курит синюю Приму тот кто ушел, не вернется как бы это не снилось белый лист, черный котенок какими словами выстрелишь? страх слепит глаза и душу я слушаю тишину в своей голове в твоей груди этой ночью кто-то ушел насовсем перед этим даже не позвонив не предупредив чтоб осталась надежда ведь все в этой жизни повторяется.
болит палец, указательный, на правой руке я прогрызла его насквозь чтобы отвлечься ведь ты хочешь меня видеть, а весь мой опыт говорит одно: видеть хотят, когда будут уходить когда хочется всадить в сердце крюк и провернуть, провернуть побольнее я почти умер, там нечему болеть но что-то все еще дергается убейтесь все кто любит чужую боль чужую слабость смотреть на чужую стойкость на кривую ухмылку на притворство на тех, кто верит и тех кто помнит
а я убью себя я тоже люблю чужую боль она горькая, как абрикосовая косточка и ароматная я больше всего ценю запахи.
"солнце окривело и стало месяцем, когда на глаз ему прыгнула сердитая лягушка, его нелюбимая жена, — это если верить американским индейцам, а с чего бы им врать? это еще что, сыну месяца женщина-змея заползла в анус, за то, что он ее терпеть не мог, так и умер с нелюбимым телом в заднице, вот это я понимаю — плата за равнодушие" (с) Побег куманики
обалденная книга я нашла-таки эту цитату нет, я не буду никому ползти в задницу, если вдруг.
текстОх и немощна плоть , но дух мой светел. Пусть трещит голова и зрачкам тяжело, Но коль последний фонарь задует ветер, Я открою глаза, и нам станет светло.
Темнота сплетена из безликих гигантов. Позади - океан, вот не помню, какой. Что-то снова тошнит. Перегнусь через леер, А потом утру рожу грязной рукой.
А мужик, что на мостике лепит команды, То ли что-то узнал, то ли всё позабыл, Глаз недобр под фуражкой, и чего ему надо В мутных водах, куда он нас всех притащил.
Оглянись, капитан, мы зовём тебя - эй! Ты ведёшь наше судно к Заливу Свиней. Обернись, капитан, говорим тебе - эй! Нам нечего делать в Заливе Свиней, В Заливе Свиней.
Этим утром Боб Дилан звучал как Брюс Спрингстин, А я сам зазвучал как Гребенщиков, То ли я эрудит - от отроческих книжек, То ли вдруг помудрел от воды и ветров.
Молдер и Скалли, хали-гали-гали, Не бери его в рот, и тебе повезёт. Эх, милая моя, я полюблю тебя, Если ты перестанешь двигаться вперёд.
Оглянись, капитан, мы зовём тебя - эй! Ты ведёшь наше судно к заливу Свиней. Обернись, капитан, говорим тебе - эй! Нам нечего делать в Заливе Свиней, В Заливе Свиней.
Серафимы бесполые горнего неба, Долгочленные демоны в недрах земли! И Господь, спекулянт, за великую цену Отпускает мне долю Великой Любви.
Я был тоже героем борьбы за всё сразу. Я был тоже поклонницей странных людей, Но взгляни на уродов, что сбежались к причалу; Даже боцман сказал, что не видел мерзей.
Ох, и любят народы глазеть на драки. Говорили тебе, что здесь не хрен ловить! Оставайся здесь сам, а мы рубим канаты. Дорулился - счастливо. Попробуй здесь жить.
Оглянись, капитан, мы зовём тебя - эй! Нет ни рыб, ни креветок в Заливе Свиней. Обернись, капитан, мы кричим тебе - эй! Только свиньям есть место в Заливе Свиней, В Заливе Свиней.
Слушай, тут такая страшная штука случилась, сделалась сама собой - нет, ты только не падай, у меня стремная манера изложения, сама понимаю. Лучше сядь вот сюда в кресло и возьми чашку с чаем на руки - такая прикольная чашка, как для тебя сделана, воот, и отхлебывай потихоньку, чай очень, очень хороший, специально купили, нет, не для тебя, а вообще, он правда очень хороший. Помнишь, я говорила - когда-то, очень давно, чуть ли не в прошлой жизни, что когда умру, хочу стать флюгером на ветру, да, цитату я у Лорки скоммуниздила, пользуюсь теперь с переменным успехом. Так вот - для этого, как оказалось, и умирать не надо, жизнь такая клевая штука на самом-то деле, я, кажется, только теперь понимаю, как оно бывает на самом-то деле, а я еще, дура, думала что это невозможно. Да, да-да-да, я мотаюсь по городам и весям, и слышишь, никакого застоя, никакого осадка, все будто для меня сделано и придумано, но дело даже не в том, а в том что... Короче, подходит ко мне во Львове девочка, мы стоим на трассе, ловим дальше - а она смеется, улыбается, счастливая такая, говорит - полегчало, слушай, как только тебя встретила и ты мне все объяснила - а мне даже стыдно, я-то и девочку помню с пятого на сорок пятое, а то, что я ей наговорила, вообще не помню, - говорит, мол, спасибо тебе, дает бутылку пива, улыбается и уходит, а я стою дура дурой, за что спасибо, зачем... И эти, великолепная четверка - ну, это я их так, про себя прозвала, понятия не имею, как их на самом деле зовут, я с ними пила кофе на заправках, что-то говорила, улыбалась, утешала, мол, все хорошо будет, эти тоже - из зачуханных, прости Господи, неформалов превратились - я не узнала, когда увидела, красивые такие, девки к ним так и липнут, лабают что-то, и получается у них, вроде бы даже. Или тоже, стоим, ловим фуру, третий час ничего не ловится, я уже потихоньку примерзать к трассе начинаю, поднимаю глаза к небу - а оно такое темное, непрозрачное, будто тягучая бездна, даже прибалдела слегка, и говорю тихонько "мол, Дева Мария, пошли нам фуру, а то так жрать хочется, что и переночевать негде" - старая совсем шутка, но я ее очень люблю - что ты думаешь, доехали за ту ночь до Киева, и туман утренний такой был, как порталы в малобюджетных фильмах рисуют, и солнца огромный круг... Да, собственно, что я тебе рассказываю тут, меня трасса ждет, и напарник тоже, вроде, собрался уже, давай, я ключи тебе от хаты оставлю, ты зверей посмотришь, чай попьешь, и да, у тебя все будет хорошо, я тебе обещаю.
снилось: прогулка между сумеречными домами, дуэль на железной квадратной арматурине, женщина-пума, умеющая воскрешать - запомнилось, как она мажет мне лоб и виски то ли водой, то ли маслом и говорит - верь, что она вернется потом я поступал в художественную академию, где последний, самый важный экзамен - надо было взлететь с обрыва, и у меня все не получалось, а перед последней попыткой я перескочил через пропасть на другой край обрыва, расхохотался и разрыдался одновременно, эдакая панихида по тем, кто не смог воскреснуть, потом у меня почти получилось, и меня-таки взяли; а совсем потом город затопило крысиное море и у меня получилось взлететь, радостное и тревожное чувство одновременно.
И вот вижу – сидит на набережной девушка, ну, смешная совсем, еще девчушка почти, только глаза – умные, циничные, не бывает таких глаз у семнадцатилетних девчонок, и затаенное желание счастья в глазах нет-нет, да и проглядывает. И костяшки какие-то из мешочка достает и перебирает. Смотрит, сжимает в кулаке и обратно опускает. И на море поглядывает. И по сторонам периодически оборачивается – будто ждет кого. Ну, может и ждет, ждущая девушка на набережной – явление не то чтобы из ряда вон выходящее. Волосы у нее – редко такие встретишь, и рыжие, и белые пряди, и совсем темные, переплетаются мокрыми водорослями на слегка загорелой коже, а лицо детское, почти эльфийское, но не тех эльфов, которых в фэнтези описывают – красавцы, мол неземные, а скорее лицо ирландских пикси, озорное такое, и веснушки. И вот она смотрит на костяшки свои, хмурится, опять перетряхивает мешочек, и я понимаю – надо подойти и что-то сказать, хоть что-нибудь, чтобы заулыбалась, должна же она понимать по-аглицки, международный язык как-никак, это мой норвежский редко кто поймет, а английский вроде все понимают. Подхожу, ложу ей руку на плечо, она вздрагивает и улыбается, и видно уже – на ладони у нее лежит руна Ансуз, еще бы я не разбирался в рунах, как-никак, больше чем профессия или хобби, и я говорю ей с ужасным акцентом: «он тебя любит», а потом добавляю еще «все будет хорошо», аккуратно касаюсь губами стриженных на затылке волос, и иду вверх по набережной, а потом все-таки оборачиваюсь. Она смеется взахлеб так, будто ей только что сказали, что смерти нет, и улыбка ее красит неимоверно – а потом оглядывается, видит загорелого долговязого блондина, который возник – ну, такое чувство, что из воздуха – и кидается ему на шею. Я стою на верху набережной, как раз под фонарем, вижу как они целуются, как она обнимает его, как он нежно перебирает разноцветную мешанину ее волос, и знаю – твердо знаю, как F=mg – для этих двоих смерти точно нет. И никогда не будет. Уж на это-то у меня хватит сил.