И вот вижу – сидит на набережной девушка, ну, смешная совсем, еще девчушка почти, только глаза – умные, циничные, не бывает таких глаз у семнадцатилетних девчонок, и затаенное желание счастья в глазах нет-нет, да и проглядывает. И костяшки какие-то из мешочка достает и перебирает. Смотрит, сжимает в кулаке и обратно опускает.
И на море поглядывает. И по сторонам периодически оборачивается – будто ждет кого. Ну, может и ждет, ждущая девушка на набережной – явление не то чтобы из ряда вон выходящее.
Волосы у нее – редко такие встретишь, и рыжие, и белые пряди, и совсем темные, переплетаются мокрыми водорослями на слегка загорелой коже, а лицо детское, почти эльфийское, но не тех эльфов, которых в фэнтези описывают – красавцы, мол неземные, а скорее лицо ирландских пикси, озорное такое, и веснушки.
И вот она смотрит на костяшки свои, хмурится, опять перетряхивает мешочек, и я понимаю – надо подойти и что-то сказать, хоть что-нибудь, чтобы заулыбалась, должна же она понимать по-аглицки, международный язык как-никак, это мой норвежский редко кто поймет, а английский вроде все понимают.
Подхожу, ложу ей руку на плечо, она вздрагивает и улыбается, и видно уже – на ладони у нее лежит руна Ансуз, еще бы я не разбирался в рунах, как-никак, больше чем профессия или хобби, и я говорю ей с ужасным акцентом: «он тебя любит», а потом добавляю еще «все будет хорошо», аккуратно касаюсь губами стриженных на затылке волос, и иду вверх по набережной, а потом все-таки оборачиваюсь.
Она смеется взахлеб так, будто ей только что сказали, что смерти нет, и улыбка ее красит неимоверно – а потом оглядывается, видит загорелого долговязого блондина, который возник – ну, такое чувство, что из воздуха – и кидается ему на шею.
Я стою на верху набережной, как раз под фонарем, вижу как они целуются, как она обнимает его, как он нежно перебирает разноцветную мешанину ее волос, и знаю – твердо знаю, как F=mg – для этих двоих смерти точно нет.
И никогда не будет. Уж на это-то у меня хватит сил.