то, что крутится во мне

[Kojro]

*и - я подчеркиваю жирным то, что сейчас мне актуально* это чистой воды субъективизм*

Антон Очиров

гнёзда

вечно всякие ссадины
выклёвываются, тыквенная голова
а ведь жили почти на прасаде, но –
бывает, - давай
что-нибудь сделаем
всё равно эта глупая птица так пела мне
что как ни зови, не называй
это щенячье цыплячье – будет, как мы захотим
трудно бить скорлупу изнутри наудачу
пожалуйста, посвети.

....

1.
кто это там сидит насупленный в темноте, утюжит мысли неправильные и не те
думает о собственной правоте

это приз, который лелеют недоделанные дураки – чувствовать себя глупо мало кому с руки
они никому не показывают языки

красивые, потому что нелепые и никто, акробаты под куполом безлюдного шапито
не делают самое то

не делают – потому, что чудо случается – вопреки сердцу, которое крошится на куски
люди без скорлупы разноцветные, как мелки

(видишь, нами рисуют как угольками мир, где, касаясь друг друга боками
лежим, словно камни в гнезде (в руке), таблеткой снотворного на замершем языке –

мы танцуем, крепко зажмурившись – кажется, так уже было
и ничем не заканчивалось. –


2.
я не верю в пронзительность цвета, я знаю его глубину
и в чувства не верю, потому что я ими живу и знаю их дешевизну

(я в детстве ходил на родник – вода текла и брёвна были рыжего цвета
потому что в воде было много железа, и от неё ломило зубы
мне кажется, это очень похоже на жизнь, какая она есть)

они кричат: посмотрите, ведь это же я, такой и такой, и ещё раз такой
на картины в музеях смотрят и не трогают их рукой

(бог, не умеющий танцевать и смеяться – не настоящий бог
пятна ржавчины на роднике напоминают кровь
но это не кровь, да, это не кровь)

мне кажется, самое важное – это уметь отпускать
нарезая круги по пустыне от колодца до родника

(простые и невероятные, как объятие, как слова, которые идут от сердца
а сердце постоянно кочует, и его центральная база расположена глубоко не здесь
это отчётливо понимаешь, когда солёное море захлёстывает с головой)

птица и ящерица выскальзывают из руки, и следом не позовут
только выструганный буратино удержится на плаву

(единственное, что возможно – это структурировать хаос
выстругивать деревянных мальчиков
как бы это смешным ни казалось)

я знаю пронзительность цвета, когда выцветают цвета
перед тем, как заснуть, я считаю более чем до ста

3.
(можешь считать всё, что угодно, но 3000 лет, 3000 лет говорящие – не знают, знающие – не говорят, ребята смотрят своих зверят, топят своих зверят, руки что-то рисуют чёрным на белом, другие руки не ведают, что творят, щёки горят, плечи горят, движение крови само по себе укладывается в звукоряд) –

мне безразличны люди – пусть делают, что хотят
я часто подталкивал падающего, но никогда не топил котят
несите ваши мяукающие корзины к большой полноводной реке
мне нет дела до вашей жизни и смерти, я был никем, и поэтому буду никем
я знаю, что скоро в саду созреют удивительные плоды
я надеюсь, что факт их наличия будет мне глубоко до звезды
мне не интересны ни деньги, ни цацки, собственные слова, раскиданные в пыли
когда-нибудь я закончу копать этот сраный тоннель к самому центру земли
этот путь без цели и без причины, не чувствуя ног и бегая со всех ног
стану пустым, как выдолбленное под барабан бревно
я не знаю, что такое добро, и только поэтому я совершаю добро
ветер промозглой осени дует мне под ребро

…дело выгорит, и выговорит всё – видишь, ветер околесицу несёт
это пепел наших выгоревших дел – посмотри, какой он липкий, сколько его здесь
прилипая, он похож на седину – ту, что тянет медленно ко дну
чтобы, зарываясь в мягкий ил, ты забыл того, кем прежде был

4.
приноравливаешься и по новой
кубарем в нору, солнечным зайцем от взорвавшейся где-то там далеко и давно сверхновой
видишь: когда с плечей слезает горелая кожа, сильно похожая на невыстиранный чулок
там, наверху, на месте звезды, в месте, где должно быть тепло –
чёрная дырка уже, втягивающая пустота –
о чём это я? о том, что когда содержимое сердца становится достоянием рта,
ещё одной светящейся точкой, ещё одним пулевым отверстием становится меньше – как в терминаторе 2:
ты течёшь и переливаешься, и всё тебе трын-трава.

вот так, в безвоздушном пространстве, впуская в себя черноту
огромного космоса, где чёрт ногу сломит, укладывая расстояние от звезды до звезды в заученную версту,
висеть вверх тормашками, коннектясь со стужей, которая больше, чем ты -
смотреть, как сквозь наши рёбра вырастают розовые цветы.
никакой новый день не возможен без момента отсутствия ясности, отсутствия светлоты
(я надеюсь, что ты не думаешь, что я просто кидаю понты) –
я хочу, чтоб мы были больше, чем нестиранные чулки
хочешь, умрём с тобой вместе, свивая в гнёзда мокрые языки?
если ты будешь беременной, ты поймёшь – каково это – рождения ожидать
гладить живот, задирать свою голову, смотреть глазами, в которых ничего, кроме звезд не видать –

я сегодня узнал, что такое «таволга» – это растение, мне показали его в лесу
каждый звук перекатывается через горло, обрастая подробностями, и держит нас на весу –
наверное, так и был создан весь этот мир огромный, где не сходят прихотливые линии с наших не пустых, к сожалению, рук –
белым кроликом, солнечным зайцем – а мы просто за ним втянулись в его нору, в его игру
«чем дальше – тем удивительнее» как сказала алиса не помню уже кому –
давайте, пусть это будет утопленная му-му.

(видишь, дети берутся за руки, идут вслед за крысами, вслед за дудочкой, зверятам своим поют:
кошка играет с мышками, и мышки её убьют
в игрушечном доме на улице вязов загораются огоньки, у папы и мамы лопаются под глазами мешки
что, неужели страшно? а будет ещё страшней:
в плотно закрытой раковине, не зная, что ждёт за ней) –

возьми эту верхнюю ноту, мимолётно салазками по верхам
хочешь, даже пусти в своё горло (не думайте об алкоголе) красного петуха
откуда такая кровь, такое ебучее пламя, если мы так глупо фальшивим
если мы выросшие и большие

вымокшее и обледенелое, скользни по поверхности, скорее откинь коньки
когда мы никчёмны и жалки, от нас с треском отваливаются искусственные куски
ты можешь сказать, что я настоящая сука, непечатное там, или хам
всё это будет правдой, и всё это будет луковая шелуха

что мы там себе красим, какая разница, в чём себя вылечить, где себя уличить
здесь на пасху строятся очереди, и у каждого в узелках слепленные куличи
в каждодневной песочнице, сжав свои формочки, мне солнечнее, чем на выкупленном пляжу
продолжать это лице-действо, ясное даже свернувшемуся в острый комок ежу:

из пустого в порожнее, поверхностное, неумное и неуместное
соскальзывая в скользкое, спотыкаясь о тесное –
никогда не поднимется на поверхность вся глубина, и тем самым останется глубиной
по уши в иле, к миру голой вышелушенной спиной

все лотосы здесь вылупливаются из хлюпающей грязи
всё без мазы, моя хорошая, и стало быть, всё на мази.

(я её очень люблю, я помню, как она показала в лесу на растение, сказала – вот ты, наверное, не знаешь – а это – таволга
наверное, мы не знаем ничего о мире, в котором якобы живём: 9 людей из 10 не отличит ясень от осины, я не знаю, так ли это важно, но мне кажется, что это очень чудесно – знать настоящие имена, трогать листья и говорить им: таволга, таволга

…её буддийский учитель – он постоянно дурачился, но был постоянно предельно серьёзен –
говорил в ответ на её жалобы на несовершенство: ничего-ничего
больше говна – больше лотосов, маша-сан) –

5.
извините за непечатное, говорю: будь здоров, не ахай
если гора не идёт к магомету, то пусть гора идёт нахуй
беспокойство – приобретённое свойство, как Коваль написал и Глупый Белый поёт
возможно, что ты тоже порезался, на кухне в шкафчике йод
кровоточия-многоточия, надуманные бла-бла-бла
битва добра со злом, схватка бобра с козлом, дрожжевая водоросль наросла –
улетаю в страну незнакомых запахов – Дина Гатина неудалила ЖЖ, но цитирование прости
смотри, мы цветные ниточки в раскручивающейся сети:
«приди не голой и не одетой» – третье задание для дочери рыбака
выход за картонные перекрытия выученного языка
там мандалы в небе взрываются как гороховые стручки
и привратник снимает с каждого вызеленные очки
но об этом вообще очень сложно хоть как-нибудь говорить
буквы похожи на россыпь жучков-короедов, ими принято всюду сорить

(…………………)

…всё это понты
чувство собственной важности, хотя поминать кастанеду –
особый признак того, что сегодня ты
хитровыебанным пообедал, –
так ни слова о том, что проходит песком сквозь пальцы,
вокруг чего все слова тянутся, как забор
я слышал, беременным очень нужен кальций
а мне очень нужно идти и смотреть в упор
в доски забора – скоро
будет калитка, дырка, выломанная доска –
или просто преграда исчезнет – представляешь, как это здорово:
общаться со встречным запросто, без посредников, наверняка.

(много лет назад я писал: я хотел бы иметь шелковичных червей, чтобы были те черви особых кровей
и так далее, и так далее,
а заканчивался стишок так: только нет у меня шелковичных червей, и мой путь оттого всё кривей и кривей, и когда он однажды замкнётся в кольцо, я тебе, может быть, приоткрою лицо –
кажется, этот момент уже близко – иначе что это за трещины в грудной клетке, а?)

я вижу, как начинается, разворачивается, как в кино
сюжет про гуляющих по поребрикам, тех, которым дают пинок
(кто – вопрос пока остаётся открытым – в кадре мелькнула только одна нога)
и они летят, чиркая асфальт коленками, как землю ступой баба-яга
(крупным планом: подробности тротуара, тщательно подобранные лица зевак,
женщина в чёрном – зритель должен подумать о символах: смерть там, или вдова,
или шахидка – короче, трагическая развязка, безоговорочный шах) –
сердце уходит в пятки, жизнь, ты была хороша, –
но вдруг (саундтреком орган или барабаны, после – весомая тишина)
в полном молчании свалившиеся с поребрика шествуют мимо нас
выходят за рамки экрана, проходят сквозь кресла, актёров и сценариста, через двери, запертые на показ
через выключенные телевизоры, через пустые коробки, сквозь собрания устричных раковин, ожидающих вожака, –
через пустые икарусы, вертящиеся турникеты, остановившиеся часы
на птичьи ладони того, кто, снимая с ноги ботинок, говорит тебе ежеминутно: «вылупливайся и не ссы»

P.S.

они думают, что есть правила: делай то-то и вовеки не будешь лыс
будут любящие мужья, верные жёны, чисто выскобленные полы
– как ты сегодня себя чувствуешь, дорогая?, – узел галстука ослабляя, руку на талию положа:
– спасибо, а как у тебя на работе?
не загонялся, не попускался, не вымолвил, не слажал
они не знают, что подлинное совершенство выглядит как изъян
их никогда не бросают любимые, не предают друзья
господи, пошли нам хорошего президента, хорошую работу, хорошую жизнь
«не беспокойся, родная, я отгоню свою и твою машину в соседние гаражи»
вы думаете, я иронизирую? я серьёзен, как никогда
все мои слова как бобровые хатки, где главное – покрывающая их вода
не умеющий читать между строк не нанесёт вреда
всю свою жизнь я шёл по дорогам, вызубренным как байки, которые рассказывает тамада
теперь, когда только звёздное небо над головой, темнота под ногами, честное слово, не знаю,
что правильнее, вернее, важнее, нужнее
год от года становлюсь честнее, безразличнее и нежнее
с глупой улыбкой, проёбывая всё на свете, оставаясь дурак дураком
мои кости становятся мягче, меня заметает сыплющимся песком


2004