Она пишет - Север не найден, а я сижу и печатаю. И буду печатать, пока в соседней комнате не зажжется темнота, заоконная лунная темнота. Потому что чертовски рада, что если "я хочу нажраться" - меня поят до посинения этими кислыми тройками или сладкими семерками. До одури сладкими. они заполняют дырки в моем мозге и просачиваются наружу тонкими струйками. Кислая аква вита, живая алкогольная дерьмовина, которая живет, и в тебе она тоже, не дохнет, продолжает ворочаться.
До одури рада за эту, слегка ехидную улыбку - "да, я умею еще и так" или "да, я знаю, что ты это осуждаешь, но знаю и то, что меня ты за это любишь, дернешь за хвост и обзовешь сволочью" - исключительно любя, как же иначе. Рада за защиту, за поддержку хоть в гробу, хоть в плафоне, хоть на войне - до конца. Пожизни возле. И полжизни - только не возле, а плечом к плечу.
Я больше жизни отдам за эту парочку - я не люблю их; чувство, испытуемое к ним не мерится литрами и килограммами, не переводится на обычный язык,даже на чувственный язык слов и жестов не переводится - эта циничная улыбка, эти холодные глаза - и мой умеренно саркастический тон, которым я всегда учу этих, так мило засевших во мне стальным клинком - не вытащить, уж очень рукоятка в груди нравится.
Да, долбаная трехмерка.
Когда меня нет, я об этом вспоминаю. Очень грубый мир. Очень тонкая кожа. Очень стремная лажа.
И надо помнить, что эти двое теперь я. или я - эти двое.
а может, мы просто стали одним целым, хоть и слегка растворимым в пространстве, как кусок сахара в горячем кофе.